Фыр: повесть о лесном диве. Наталья Ракшина

ПРОЛОГ

Стешка быстро распрямилась, словно затылком почуяла чей-то недобрый взгляд, затем отёрла с лица капли пота. Кто смотрит-то, пустота кругом?

Над ягодником, что раскинулся по краю леса, плавно перетекающего в болотину, звенел надоедливый гнус. «Очи болота», морошка – ягода царская, растёт не кучно, хочет, чтоб перед ней спину гнули. Барыня, известно, морошку страсть как любит, вот и принеси ей, а дворни-то немного, подвернулась Стешка под руку – её и послали. Девка дёрнула плечом, закинула за спину тяжёлую русую косу, недобро хмыкнула, вспомнив барыню, которой втемяшилось про ягоды – вынь да положь! Молодуха такая, барыня, а всё у неё хвори какие-то, с придурью: «от настроения», «от нервов». Настроение ещё понять можно, а кто такие «нервы», про то Стешка не знает. Поработала бы барыня день, побегала, промеж лопаток от ключницы получила – а рука у этой старой кобылы тяжёлая! – так и нервы бы прошли, как не было!

Пора идти, туесок потяжелел, хватит поди. Морошка отборная, ягодка к ягодке. А мерещится нечисть там или нет – осени себя крестным знамением, да иди далее. Стешка с сожалением бросила взгляд на запачканный по низу подол сарафана – намочила всё же, теперь и от матери достанется. Скорее отсюда, слава-то про болотину недобрая шла. О прошлом годе, говорят, пропадали тут люди: то баба из дворовых, то заезжий мелкий купчик – сгинули вроде как в болоте. Из города приезжали люди служивые, ходили к барину, всё искали что-то – не нашли. На дезертиров хранцузских не спишешь – не добрались сюдой хранцузы, не дошли, не пришлось местному люду ворога встречать. Ждали Буонапарту, да он хоть и Анчихрист, как на ярмарке слышала Стешка, но далеко был отсель, нету тут его власти. А болотники, лешаки, кикиморы да шишиги в камышах – рядом, им бы всё люд пугать, в трясину заманивать, путать да губить! [Прим. авт.: разновидности нечисти в славянской мифологии. Например, шишига (как вариант) – маленькое, остроносое, растрёпанное существо, бродящее нагишом, утаскивающее зазевавшихся прохожих в воду и способное утопить даже на мелководье. Особенно – пьяных.] Кто-то же смотрит сейчас на Стешку, как промеж лопаток тот хлопок ключницы – так же саднит…

Зачавкали лапоточки по влажному мху. Скорей, скорей, на сухое место, в лес, тут и воздух чище, и гнуса меньше! Солнце уже садится, а барыня на закате чаи любит распивать. Вон и пастухи скотину домой гонят, перезвон колокольцев стоит, пыль над дорогой… Барыня из господского дому опять нос не кажет, со своими нервами в отдельной пристройке сидит, под чудным названием «флигель» – Стешка умная, запомнила. Спущены занавески в покоях – значит, в придачу к нервам страдалица головой мается. Хворостину бы ей, злющих гусей в сарай загонять, враз бы про голову свою больную забыла!

А молодая барыня красивущая, баская, косточка тонкая, кожа белая, говор льётся, ровно ручеёк по камням. Как посмотрит на кого – тот в улыбке до ушей сейчас расплывётся. Как с барином в церковь выйдут в воскресенье – только любоваться обоими. На самом деле грех жаловаться Стешке, да хоть кому – упаси Богородица от иных господ, лучше и не надо. С других деревень на ярмарке что ни день слышно – нет житья от бар, чего только не творят, а наши чинные да не злые…

– Матушка-барыня! – девка прямиком метнулась в дверь флигеля, зная о привычке госпожи: любит та своими тонкими пальчиками ещё тёплые от поцелуев солнышка ягоды в туеске перебирать.

Внутри было тихо и прохладно, скрипнули под лапоточками натёртые воском половицы… Дальше-то в мокрых лаптях не сунешься, хоть бы вышел кто! Стешка сделала шаг вперёд, ко второй полуоткрытой двери и… немедленно оскользнулась на чём-то влажном и липком. И тут же почувствовала запах.

Что… Запах был тяжёлый. Страшный. И только мгновение спустя дошло до дворовой девки, что липкая жижа под ногами – здоровенная лужа крови. Много крови на вощёных половицах чистой барской горницы. И нелепое светлое пятно в этой луже – растерзанное тело молодой барыни. Изгвазданные красным юбки летнего платья, раскинутые, белеющие в полумраке, созданном плотными занавесями на окнах, руки, непостижимым образом сохранившие в кровавой луже чистоту тугие золотистые локоны волос.

Стешка зажмурилась. Язык присох к нёбу, ужас выпил из груди весь воздух. Ни жива ни мертва стояла, только тёплая струйка побежала по ноге под подолом – от неизведанного доселе страха.

В звенящей тишине прозвучал мужской голос – того, кто прятался в полумраке за изуродованным телом. Голос, превратившийся в почти нечленораздельный рык:

– Ну, чего встала?!

И тут же позвучало последнее слово, услышанное Стешкой в её короткой, так и не успевшей расцвести жизни. Голос теперь был искажён непередаваемым страданием и болью:

– БЕГИ.

ГЛАВА 1.

Выезд за город и особый подвид хомячков

Старенький праворукий минивэн тащил за собой небольшой прицеп, который был предназначен для целой кучи домашнего скарба семьи, выехавшей на лето подальше от городской суеты и пыли, душных ночей в бетонных коробках и постоянных простудных заболеваний шестилетних близнецов Паши и Геши.  Дедушка парнишек упорно продолжал называть внуков Чуком и Геком, регулярно натыкаясь на протесты со стороны их матери.

Дедушка, Виталий Сергеевич Безверхних, самолично находился за рулём праворукого минивэна, осуществляя вывоз дочери и внуков поближе к природе, на снятую до конца лета загородную недвижимость. Недвижимость свалилась в руки с некоторыми приключениями и оговорками, ибо при нынешних ценах не вышло бы за такие деньги снять и тараканьего угла, да подвернулся случай.

Виталий Сергеевич бросил взгляд в зеркало заднего вида, оглядывая живое наполнение салона минивэна. Там находились привычно подкашливающие, худенькие и белобрысые Паша и Геша, а также их мать, Алевтина, такая же белоголовая и худенькая, только без подкашливания, тридцати пяти лет отроду, сама – единственный и поздний ребёнок в семье Виталия и Галины. Галина внуков не дождалась. За год до того, как одинокая и мало кому интересная из представителей противоположного пола дурнушка Аля приняла решение «родить для себя», жизнь Галины предательски украл внезапно оторвавшийся тромб. И всё! Как не было долгой и счастливой совместной жизни, будто корова языком слизнула. Виталий Сергеевич с головой погрузился в чёрный шлейф утраты, не замечая ничего вокруг до тех пор, пока не выяснилось, что Аля «в положении».

– Что?! – уставился он на дочь, сообщившую свежую новость из своей личной жизни. – Без мужа? Да он хоть кто, как?!

– Никто. – Ответила Аля своим бесцветным голоском. – И звать никак. Не будет мужа, пап. Для себя рожу. И хватит спрашивать, мне двадцать восемь лет, в конце концов.

Виталий Сергеевич только вздохнул. Дочку они с Галиной очень любили, где-то баловали, где-то строжили, особо ни в чём не отказывали, но росла она в любящей семье, где родители – папа-строитель и мама-медсестра. Может и не каталась дочура, будто сыр в масле, но всё материально нужное у неё было. Умненькая росла дочура, послушная, правильная. Жаль, не взяла Алька внешности ни от отца, ни от матери, в молодости составивших весьма приметную и красивую пару! Бледненькая, с неопределённым мышастым цветом волос, с острыми и невыразительными чертами узкого личика, и вся сама такая же худющая, как кость – хоть в анфас, хоть в профиль.

– Эх, ребро Адама... – тихо вздыхал Виталий Сергеевич, глядя на то, как взрослеет Алевтина, которую домой из школы не провожал ни один парнишка.

– Израстёт – похорошеет. – Галина Павловна говорила это более чем твёрдо.

Она старалась придать дочери уверенности в себе – то с помощью кружка танцев, то театральной студии, то потрясающих самосвязанных нарядов, которых в школе более никто не носил, такая Галина была мастерица крутить спицами и крючком.

Но Аля не изросла. Как была пигалицей, которую в классе порой дразнили «ни рожи – ни кожи», так и осталась. И, всё глубже закапываясь в умные книжки, в сознательно выбранное одиночество вне круга красивых сверстниц, пропахала между собой и сильным полом такую борозду отчуждения, что не перепрыгнешь.

Её решение «родить для себя» поначалу до глубины души поразило Виталия Сергеевича, выходца из деревенской патриархальной семьи. Но ведь сейчас другие времена, {надо} смотреть с поправкой и на времена эти самые, чтоб им ни дна, ни покрышки, и на нравы! Дочь идею о замужестве не вынашивала даже в проекте, отдавая время и силы работе, вечерами и ночами просиживая за компьютером. Посмотреть бы на того, с кем она решила сойтись ближе, чтоб потом вот так, «для себя»... Совесть-то есть у мужика или как?! Но, с другой стороны – нет ведь иной возможности дождаться внука или внучку, жизнь-то заканчивается! Виталию самому уже под семьдесят, на здоровье он не жаловался никогда, но случись что с ним – и как же Алька останется одна, с ребёнком?! О том, что «ребёнков» получится два, никто в самом начале беременности и знать не знал. Сюрприз обнаружился только при повторном УЗИ.

Так что расслабляться Виталию Сергеевичу на пенсии было некогда, он занялся отделкой квартир и был нарасхват, как на все руки мастер. После смерти Галины у него появился новый смысл в жизни – двойной, беспокойный, вечно болеющий, чахленький, с абстрактными отчествами «Ивановичи» в свидетельствах о рождении, потому что настоящего имени отца упёртая, как кремень, Алька, сообщить не пожелала.

Вечная простуженность и какие-то врождённые проблемы с иммунитетом у близнецов практически не давали посещать детский сад. Месяц мальчишки туда ходили, три потом – болели. Неделю назад им «стукнуло» – как сами гордо говорили! – шесть лет, и садик закончился. Алевтина сейчас практически всё время работала удалённо, а потому по совету врачей искала место, где детям будет полезно побыть на свежем воздухе, без агрессивной городской среды.

– Везите их на воздух! – категорически высказалась участковая врач-педиатр. – Со школой повременим, не вздумайте отдавать их в сентябре учиться! У них уже формируется хронический тонзиллит и бронхит на горизонте, а там и до астмы рукой подать… Ехать не на моря, ни в коем случае… Не будем давать пинок иммунной системе, обойдитесь деревней поблизости. Закаливание, игры на природе…

«На моря» денег просто не было. Оставалось искать нужное место в виде деревни.

В первых числах июня на Безверхних неожиданно свалилось это вожделенное место – коллега Али предложила взять в аренду свою загородную недвижимость чуть ли не со всеми удобствами за четверть реальной стоимости, до самого конца лета. Алевтина ухватилась с радостью, но некоторый подвох в словах коллеги был. Напрягающий подвох, но Аля надеялась с ним справиться – точнее, с ней.

Подвох носил имя Евгения, а проще – Женя, окончил шестой класс средней школы и был несколько проблемной особой – в плане бесконтрольной привязанности к гаджетам и тем возможностям, которые предлагают социальные сети и прочая развлекательная индустрия, порой – сомнительного качества. Женя приходилась племянницей той самой коллеге и должна была проживать (предположительно до середины августа) отдельно от родителей по причине работы оных вахтовым методом в крайне неблагоприятных климатических условиях. Смены совпали, перенести их или отложить кому-то из родителей девочки никак не удавалось, а потому школьница осталась под присмотром тётки.

Коллега Алевтины, Ольга, в отпуск в июне или июле тоже уйти никак не могла.

– Не хочу я мариновать Женьку в городе. – С сожалением сказала она. – Давай, устраивайся на нашей даче, в пятницу вечером привезу мелкую. По выходным буду навещать, пусть посидит у тебя под крылышком. Ты, главное, не давай ей Интернетом пользоваться до потери пульса, там сеть слабая, трафик по тарифу я ей ограничу, не вздумай {раздавать}, хоть бы и уревелась вся! А в августе у неё лагерь на море. Потом родители вернутся – и нормуль. Кстати, тебе для работы сеть будет. У соседа, Кольки, убойный вай-фай. Оплачиваешь ему половину за каждый месяц, подключаешь свой ноут – и всё! Но пароль мелкая не должна узнать ни в коем случае! Пусть потратит все свои гигабайты, потом переломается – и всё!

Аля раздумывала недолго, ободренная жизнерадостным словосочетанием «…и всё!». Ольга в свои тридцать лет успела побывать замужем дважды и покончить с этим, так и не обзаведясь детьми ни в первом браке, ни во втором. Упомянутую Женю она называла «цветочком зла». Бабушки-дедушки? Тут тоже всё было не так просто! Родители Ольги и её брата по весне перебрались в Краснодар и всё ещё толком не обжились в частично недостроенном доме. Вторая пара родни из старшего поколения… хм, они, видимо, внучке были не сильно рады, как и зятю, перенеся на девочку часть неприязни к мужу дочери.

Женю Алевтина видела несколько раз, и помимо формирующейся зависимости от гаджетов, у девочки явно имелись и другие проблемы, достаточно было взглянуть на её манеру одеваться, но... бунт гардероба в двенадцать-тринадцать лет – вполне реальное и знакомое явление. Сама Аля в этом возрасте впервые стащила у матери набор косметики и накрасилась на школьный вечер со всей яростью подрастающей и осознающей свою лишённую красоты внешность будущей женщины, так что тяга к готическому антуражу у юной Жени – не так уж и страшно. Пусть хоть пугалом вырядится, кого это волнует. Справимся.

Сейчас всё семейство Безверхних разместилось внутри минивэна.

Тут же находилась внушительная часть вещей, не поместившихся в крохотный прицеп. А также – сачки и специальные садки для бабочек и жуков (Паша и Геша воспылали не так давно страстью к энтомологии), удочки и прочие снасти (дедушкина инициатива, он тоже рассчитывал приезжать по утрам в воскресенье и вывозить внуков на рыбалку на берег речушки), ракетки, воланы, мячи, ещё какие-то атрибуты для подвижных игр на воздухе, которые то привлекали внимание близнецов, то забрасывались ими далеко и безнадёжно. Венчала кучу вещей в салоне клетка с хомячками, которые по причине крайней своей недальновидности не знали, что братья хотят переселить их из облюбованного комфортного жилья с колёсами, лабиринтом и прочими излишествами в некий песочный замок с укреплениями и башенками.

Почему-то в зеркале заднего вида на глаза Виталию Сергеевичу чаще всего попадалась именно клетка с хомячками. Видимо, как раз поэтому гнев деда обрушился на пушистых её обитателей, послуживших громоотводом в тот момент, когда минивэн старо-японской сборки, исправно служивший и прежним хозяевам (по возрасту агрегата можно было догадаться, что не одному и не двум), и новому (уже пять лет), вдруг закапризничал и ... заглох на ровном месте.

Тык-мык, и так и этак... Не заводится, хоть плачь. Выехали поздновато, солнце в зените, а раскалённый не по июньскому формату летний день моментально добавил деду раздражения.

– А эту х... македонскую вы зачем с собой взяли?! – рявкнул Виталий Сергеевич, вытирая носовым платком вспотевшую шею и имея в виду незадачливых питомцев, сейчас укоризненно посверкивающих из-за прутьев клетки своими чёрными глазёнками-бусинками.

– Папа! – возмутилась Аля, запоздало подумав, что нужно поменьше обращать внимание близнецов на нецензурное восклицание деда.

– Что «папа»?! Машина перегружена, я говорил, что надо ехать в два захода! Хомяки эти ваши тут… Одна астма от них и вред!

Но было поздно. Пригорюнившиеся в клетке зверьки, видимо, осознали, что им досталось некое обидное и зазорное прозвище, а близнецы, будто эхо, подхватили непечатное словцо, на радостях тыча друг в друга черенками сачков для бабочек.

– Македонская х...! Деда, они же сирийские! Значит, сирийская х…!

– Папа! Мы что говорили про лексикон со стройки?! Мальчики, это плохое слово! Не вздумайте его повторять!

– А я что говорил про перегруз?! А то, можно подумать, пацаны этих слов во дворе не слышали! – попытался оправдаться дед и очень быстро покинул салон автомобиля, дабы избежать разборок с дочерью, а заодно нырнуть под капот и разобраться в причине поломки.

И как назло – ни одной машины на дороге, хоть бы остановился кто. Пустота, как выжарило всех солнцем. Оно и понятно – будний день, рабочее время, городские жители потянутся на дачи ближе к вечеру, а то и после обеда в пятницу. К Турухтаньему болоту – точно в пятницу, поскольку посёлок от города далече. Правда, кое-кто в зоне видимости всё-таки появился: бодрый дедок на велосипеде, вынырнувший с тропинки под сенью пыльных тополей на обочине и собиравшийся пересечь раскалённую полосу асфальта, чтобы нырнуть на другую, частично заросшую лебедой тропинку, уводящую к каким-то сельскохозяйственным угодьям. Теперь дедок остановился, с интересом взирая на возню ворчащего водителя у открытого капота, бегающих вокруг с ценными советами белоголовых мальчишек и их мать, безуспешно пытавшуюся куда-то дозвониться.

– Это ты зря стараешься, дочка. С утра свет отключили, глобально, вместе с сотовой вышкой вырубили по всей округе. Перегрев у них, что ли. Не ловит мобильная сеть нынче. И Турухтанье опять без света, и прочая, великия и малыя.

Знакомство с первым встречным местным жителем прошло гладко. Оказалось, что до Турухтаньего болота – именно это название унаследовал дачный посёлочек от некогда существовавшей тут деревни, – рукой подать, но ничего похожего на автосервис поблизости нет, а в машинах бодрый дедок по имени Егор разбирается куда меньше «пацана» Виталия Сергеевича, который младше его лет так на двадцать. Выход есть – доедет дед Егор до посёлка на велике и приведёт кого-нибудь с транспортом.

– Председательшу, наверное. – С каким-то смешанным в голосе почтением и осуждением сказал дедок. – Всё одно вам с ей знакомиться, она тут всех хочет знать, вас из виду тоже не выпустит. Да и джип у ей, что зять купил тёщеньке, опять же...

Было заметно, что старику куда интереснее поговорить о джипе председательши, чем эвакуировать с дороги новых соседей. Виталий Сергеевич, собиравшийся к вечеру вернуться в город, чтобы принять работу по поклейке обоев у своих подручных в бригаде, хотел дедка поторопить, но...

Всей группе лиц, сгрудившихся вокруг минивэна, вдруг показалось, что нечто большое, тёмное, массивное, как танк, закрыло солнце. Оно и впрямь почти закрыло – чёрное, сверкающее и запредельно дорогое детище зарубежного автопрома, таких по улицам городов в глубинке средней полосы по пальцам пересчитать. Встопорщилась седая бородка деда Егора, выдавая неприязнь выходца из народа по отношению к представителю куда более зажиточного класса. И в то же время голос прозвучал несколько иначе, без неприязни, сигнализируя, что от этого представителя враждебного по доходам класса в Турухтаньем болоте зависит очень и очень многое.

– Наше почтение!

Тот, кому было адресовано приветствие деда Егора, покинул салон чёрной машины, вежливо, но как-то отстранённо и рассеянно протягивая руку (нет, не руку, а ручищу-лопату какую-то!) для приветствия.

– Добрый день. Что у вас тут?.. – раздался рычащий бас обладателя чёрного танка.

Близнецы неприлично внимательно уставились на того, кто ступил на раскалённый асфальт ботинками, по ценовой категории соответствующими классу чёрной машины. Но дети смотрели не на ботинки, а на их хозяина. Таких крупных мужчин в окружении семьи Безверхних не водилось. Таких вообще нигде не водилось, только на спортивных трансляциях бокса и прочего мордобоя, а также в кино и мультфильмах. Как он влез-то в нутро своего танка, ещё вопрос! Геша, всегда более сообразительный и щедрый на ассоциации, нежели Паша, шёпотом сказал на ухо брату:

– Мальчик квадратный ковёр выбивает! Помнишь, в мультике так было, где всякие нескладушки и глупости.

– Не. – Ответил Паша, незаметно от всевидящего ока матери ковырнувший в носу. – Ты посмотри на него. По ходу, это... самый настоящий Шрэк!

ГЛАВА 2.

[Соседи и дачные открытия]

Крупный мужчина не был зелёным великаном со скверными манерами и спорным юмором. Но ребёнку, вполне вероятно, виднее. Огромный, непонятного возраста – но, кажется, ближе к сорока годам, – c бритым затылком и без изысков срубленными природой чертами загорелого лица, со здоровенными мускулистыми руками и накачанным торсом, упакованным в белоснежную рубашку с короткими рукавами, он мазнул взглядом по группе приезжих нео-дачников, вежливо, но решительно отодвинул в сторону Виталия Сергеевича и склонился над открытым капотом. Что он там делал, непонятно, но через пять минут выпрямился, вытирая кисти своих ручищ ветошью, любезно предоставленной Безверхних-старшим:

– Заводите. – Просто сказал... точнее, прорычал... окрещённый Пашей «Шрэком» незнакомец, сел в свой тонированный элитный танк и умчался со скоростью ветра.

Минивэн был заведён тут же. Радио тоже включилось на непонятной частоте, немедленно выдав комментарий из песни, никогда прежде Виталием Сергеевичем не слышаной. А Алевтина песню знала и удивилась, насколько точно строка из хита русского рока охарактеризовала внешность случайного помощника:

«… с первого взгляда он некрасив, со второго – безобразен…»}

[Прим. авт.: строчка из песни группы «Пикник»]

– Это кто? – поинтересовался Виталий Сергеевич у деда Егора, собиравшегося оседлать свой велосипед. – Шибко крутой парень.

– Да куда уж круче. Как бы это, олигарх местный, Еремеев. – Дед поправил козырёк видавшей виды кепки. – Почитай, хозяин! Асфальт вон, по которому ты от поворота едешь, как в столицах, так его работа. Тут скоро всё скупит, всё. Вон – лес, что справа и слева, евонный теперь. То, что от этого леса осталось! Пока разве что не рубят, а для чего этими городскими куплено, сам понимаешь. Расселят, поди, отсюда всех, вырубят лес, осушат болото, хоть тут и заказник вроде, и будет Еремеев и дальше бабло заколачивать. Может, под теплицы землю продаст, как часто делают эти молодые-ранние. Таким всегда мало. Я-то пожил, а что внукам-правнукам останется, это вот жаль...

– Мама, он же Шрэк! – подбежал к Алевтине Паша.

– Не вздумай где-то брякнуть, Павел. Это невежливо. – Погрозила пальцем мать, в то время как Геша ревниво цитировал строки про квадратного мальчика, считая свою ассоциацию с забавным старым мультфильмом куда более интересной.

И всё-таки Аля была рада, что близнецы переключили внимание с непечатного македонского прозвища хомяков на что-то другое, позабыв словесный промах дедушки.

– Ну, поехали устраиваться. – Сказал Виталий Сергеевич, попрощавшись с дедом Егором.

Сказано – сделано.

Турухтанье болото – а точнее, одноимённый дачный посёлок, – выросло в последние пятнадцать лет под боком остова безнадёжно мёртвой деревни, последние дома которой были заколочены ещё в начале клятых девяностых. Когда-то и впрямь вокруг было самое настоящее болото, от которого нынче остались скупые островки чудом сохранившейся близ бывших торфяных разработок и плавно перетекающей во влажные луга трясины. Песочники из семейства {бекасовых} – те самые турухтаны, что дали название болоту и деревне, – прилетали в эти места по весне, следуя далее куда-то в Предуралье и на Полярный Урал, и в низовья Оби, и на южный Байкал… А некоторое количество пар, весьма ограниченное, оставалось выводить потомство тут, в паре-тройке километров от дачного посёлка. Почему не перебирались дальше? Может, двигала ими лень, принуждающая гнездиться на задворках средней полосы, а может – практическая птичья смётка, помогающая понять, что из этих-то мест лететь на тёплую зимовку гораздо ближе. Птичьи мигранты заселялись на болота ближе к середине мая, и тогда начинались типичные турухтаньи ристалища: битва танцев, роскошных перьевых воротников, дуэлей на клювах и прочего пускания пыли в глаза невзрачным с виду самочкам. Пройдёт несколько недель – и эксклюзивные боевые наряды самцов уступят место такому же простенькому оперению, как у их подруг, приближая внешность бывших задиристых щёголей к обычным куликам, обременённым семейными заботами.

В июне-июле в окрестностях Турухтаньего болота и дело появлялись студенты биологического факультета местного вуза, осуществляющие наблюдение за птицами под руководством преподавателей-орнитологов, а кроме них частенько наведывались так называемые бёрдвотчеры, часами сидящие в засаде с биноклями и крутыми фотоаппаратами.

– Неужели всё болото осушат, а птички как же?! – наперебой галдели Паша и Геша, услышавшие часть разговора с дедком Егором и кипевшие праведным возмущением. – Давайте подпишем петицию против!.. Если птичкам будет негде жить, то что?!

Умное слово и такое любимое по нынешним временам обывателями действие, связанное со всякого рода петициями, было почерпнуто братьями из случайно просмотренного выпуска новостей. Одно время у них даже была популярна игра в «петицию», начёрканную на листе бумаги с десятком ошибок против одной правильной строчки каракулей. С грамотностью пока что было туго, с формулировками – тоже, но близнецы с важным видом приносили составленный документ то матери (протестовали против молочного супа с лапшой), то деду (требовали внеочередного выхода в зоопарк). Потом игра наскучила и приелась, а теперь вот появился повод для витка на новом уровне.

– Петиция! Петиция! – дружно подпрыгивали в своих дорожных детских креслах Паша и Геша, тщетно разыскивая под рукой хотя бы клочок бумаги. – Мама, где у нас альбомы для рисования?

Очевидно, братья приняли решение о художественном воплощении замысла, отринув скучную и трудно дающуюся классическую письменную форму.

– Альбомы в сумках, дети. Далеко. – Решительно ответила мать, которая точно знала, что принадлежности для рисования, глубоко в вещах схороненные, так просто не достать. – Терпите, скоро приедем на место, тогда займётесь.

Пришлось младшим Безверхних поумерить свою прыть и перейти к тихому словесному обсуждению методов защиты птичьей жилплощади. Обстоятельная растёт у нас молодёжь, от слов не ленится переходить к делу, но Алевтина пока что этого не знает, равно как и того, во что эта затея с петицией выльется… Вы думаете, она пройдёт без последствий?.. Ну, плохо знаете Пашу и Гешу. Познакомитесь ещё, время будет…

А вот и нужный адрес! Найти его было довольно-таки просто. Новая часть Турухтаньего болота, отделённая от Старой деревни сетчатым забором, представляла собой как раз дачный посёлок, с идеально и ровно размеченными улочками, носившими ласкающими слух названия: Вишнёвая, Рябиновая, Летняя, Клубничная и так далее.

– Что ж Абрикосовой-то с Виноградной нет, прямо просятся! – не мог не вспомнить Виталий Сергеевич давний советский хит.

Таких улиц в посёлке не водилось, а остановить минивэн нужно было на Ромашковой, около ярко-синего забора из металлопрофиля, где красовалась крупная резная табличка с номером участка – семь.

– Ромашковая, семь! – сверился Виталий Сергеевич с новомодным навигатором, который так и не мог толком освоить, побаиваясь игрушечного женского голоса, постоянно направлявшего водителя не по нужной дороге.

– Конец маршрута. – Поддакнул женский голос, в кои-то веки подтвердивший свою полезность.

– Семейство, на выход! – поторопил Безверхних, помня о трудовых планах на вечер. – Разбираем вещи и прочее!

Пока Алька возилась с ключами, вынутыми из сумочки, снимала дачу с охраны с помощью специального брелока сигнализации, мужчина быстро осмотрелся, дабы составить хотя бы поверхностное мнение о ближайшем окружении дочери и внуков на летнее время. Дорога – тщательно утрамбованная (по-умному дорожным катком укатанная!) «гравийка» – хоть и не асфальт, а слякоти-грязи нет и не будет, это же не глинистая «грунтовка». Заборы аккуратные, палисадники ухоженные, недостроя разваленного рядом нет, домики приличные (халуп и дворцов не имеется – и ладно!), но без шика, сердитого собачьего лая пока не слышно. Первое впечатление благоприятное, а там посмотрим, какие соседи и кто… Новый знакомец, дедок Егор (по отчеству Матвеевич), оставил семье Безверхних номер своего мобильного и велел обращаться по любой надобности:

– Не тушуйтесь, не стесняйтесь! Ты ж мне почти как старший сын по возрасту, Виталий, будешь. Я ж тут круглый год живу, город мне поперёк горла, там нормальному человеку делать неча, он жизнь стрижёт, как куст какой, ну его в пень дырявый! А внуки-правнуки у меня городская кость, не от земли как будто, разве что ягод поклевать приедут. Мальцы если наедятся по первости чего такого, а у детей это заведено, всё в рот совать, так за лечением травами только ко мне! В аптеках городских разве травы, так, сор из пакета…

Общительный дед, правда, жил далеко, на другом конце посёлка, ближе к реке, на улице Ручейной. Алевтина сразу беспокойно покачала головой:

– К их простудам только гастроэнтерита не хватает… Не пугайте меня, Егор Матвеевич.

– А я ж разве пугаю?.. Слово-то какое мерзотное, гастро…етерит… Врачи трудным словом что хошь назовут, а когда слово народное, так и недуг легче лечится! С {гастроетеритом} куда дитё тащат – в больницу! А ты назови по-человечески! Понос, скажем. А с им и травок хватит. Пусть горькие, да полезные. В другой раз дитё что попало не смякает, науку запомнит…

Виталий Сергеевич от души пожал дедку Егору на прощание руку, ибо был отчасти согласен с политикой такого лечения. А то ведь у Альки с собой отдельный чемоданчик с лекарствами на всякий случай. Две трети были незнакомы Безверхних-старшему, который из всего арсенала современной фармакологии признавал парацетамол, активированный уголь и кардиомагнил (этот препарат он принимал для профилактики тромбоза, помня о судьбе безвременно ушедшей Галины). А остальное – без надобности…

Отвлёкся Виталий Сергеевич на миг, на воспоминания, и не сразу заметил, что осмотр сейчас состоялся обоюдный. Забор у дома напротив был не сплошной, а из высокой сетки-рабицы, густо обросшей зелёными плетями вьющегося растения. За забором произошло какое-то движение, мелькание, а потом над обвитой зеленью сеткой поплыла необъятная белая панама, на полях которой красовались алые рукотворные маки из материи и ярких бусин.

– Мама, медуза! – немедленно выдал ассоциацию креативный Геша, опасающийся, как бы его не опередил брат.

Но Паша выгружал наружу клетку с хомячками, а потому замешкался и не смог оценить всё великолепие панамы. Алевтина вздохнула:

– Что за фантазии опять?! То Шрэк, то медуза!

Геша ответить не успел, потому что складки купола медузы… ой, поля шляпы… приподнялись, открывая зрителям лицо женщины (как принято говорить, «в годах»), несколько разрумяненное от летней жары. Лицо было, может, и менее примечательным, чем панама (довольно гладкое, с островатым носом, по-молодому плутовским прищуром тёмных глаз и парой обрамляющих скулы седых прядей), но сразу вызвало отклик в душе Паши, быстро сопоставившим внешность соседки с очередным персонажем мультфильма. Мальчишка покосился на мать, осознав, что лучше попридержать идеи с ассоциациями к облику женщины в годах, а потому клетку поставил в траву у забора и шепнул на ухо брату:

– Шапокляк.

Хорошо, что Алевтина не слышала. Она-то знала настоящее имя хозяйки панамы – Евфалия Андреевна, о, как! – и уже была в курсе, что это доверенное лицо если не улицы Ромашковой, то ближайших соседей точно. Всё знает, со всеми общается, порой чрезмерно всех контролирует, но никто особо не жалуется. Активная пенсионерка на любой улице в дачном посёлке – это подарок судьбы! Она всегда держит суховатую лапку на пульсе последних новостей, щедра на огородные советы и бдительно присматривается к посторонним. Ольга дала коллеге её телефон и, вне всяких сомнений, сообщила соседке примерную дату заезда новых дачников.

– Оля просила показать, что там и где. Вы пока обживайтесь, а я потом забегу. – Проговорила Евфалия Андреевна. – У ребят всё сильно заросло, редко ездят, так что как бы вы не скосили клубнику и прочее вместе с сорняками… К счастью, амброзии и борщевика тут не водится.

[Прим. авт.: действительно, к счастью. Борщевик – бич многих территорий последних десяти – двадцати лет. Распространяется безобразно быстро, становясь угрозой и для сельскохозяйственных животных, и для людей (провоцирует ожоги), а также быстро вытесняет другие виды растений. Амброзия же – сильнейший аллерген. Вопрос не в этом, а в том, почему этих растений в дачном посёлке нет… Ответ придёт позже.]

Да. «Заросло» – это было любезно сказано, потому что двор, лужайка и крохотный огород буквально тонули в густой жизнерадостной поросли обычной полыни, лебеды, кипрея и вездесущих одуванчиков. Разумеется, двухэтажный дом в этом разнузданном великолепии пропасть начисто не мог, но подходы к крыльцу заросли.

– Ох, ёлки-моталки…– почесал в затылке Виталий Сергеевич. – Сегодня выкосить не успею, только часть.

Для этих целей всё та же соседка подсказала выход – взять у неё небольшой триммер для стрижки травы.

– Вот только воспользоваться им получится чуть позже, когда дадут электричество.

В ожидании этого немаловажного блага цивилизации семейство Безверхних разбирало вещи и знакомилось с временным дачным обиталищем для Алевтины и близнецов. У последних загорелись глаза при исследовании летних владений, так что Паша и Геша, не сговариваясь, ахали и намечали границы стратегически важных объектов:

– … з{а}мок для хомяков!

– … наблюдательная вышка!

– … окоп для войнушки!

– … драконье логово!

И самое главное, высказанное в один голос:

– ШТАБ!!!

То, что помещение будущего штаба (покосившаяся поленница дров) изрядно обросло по периметру высоченной крапивой, детей не смутило. Они запрыгали вокруг дедушки, требуя первым делом расчистить от сорняков эту важнейшую площадь.

– Потом будете играть. – Веско сказал дед. – Идите, помогите матери с сумками. Драконье логово сейчас, кстати, будет ликвидировано. Это садовый шланг, надо наполнить бочку, как свет дадут.

Спорить с дедом было бесполезно, а потому погрустневшие близнецы прижухли и занялись скучными обязанностями, не забыв пристроить клетку с питомцами в тень и накидав хомячкам свежих одуванчиков, которые пришлись зверькам по вкусу.

Участок в посёлке Турухтаньего болота принадлежал родителям Ольги и её брата – до переезда на «юга». Квартиру они продали, а дачу так и не успели – по причине довольно высокой цены, хотя во многом эта стоимость себя оправдывала и не являлась завышенной в свете ранее сделанных финансовых вложений. Дом был хорош, компактной планировки и добротной постройки: отделка сайдингом кремового цвета, в окнах – стеклопакеты, на коньке крыши, выложенной мягкой кровлей, поглощающей шум дождя – резной флюгер в виде петуха, и в придачу – действующий, а не интерьерный, камин! Хоть круглый год живи!

Крылечко с тремя ступенями вело на веранду, откуда уже любой вошедший попадал на первый этаж, представляющий собой гостиную, объединенную с кухней и изолированным хозяйственным закутком, где имелась стиральная машина и большая кладовка. Умывальная комнатка была пристроена сбоку, уже позднее. Нагреватель с накопительным баком внушительных размеров тоже не зря на стене висел – хватало горячей воды на бытовые нужды, а это немаловажно.  Главное, чтоб было то самое электричество… На втором этаже, куда поднималась довольно крутая лестница, помещались три маленькие комнаты. Изнутри всё было отделано светлым деревом в виде модного блок-хауса, а не обычной «вагонки», что существенно сказывалось на цене самого дома при возможной продаже.

 – А мне надо в туалет! – заявил Паша, которого вслед за этим восклицанием ждало очередное открытие в жизни (как, впрочем, и его брата).

Умывальная комнатка с раковиной и даже старой акриловой ванной в доме имелась, а вот упомянутое заведение стояло отдельно, не бросаясь в глаза, как принято при хорошей дачной планировке, за самим домом. Заведение было монументальным, чистым и даже со стульчаком, но близнецы поначалу не прониклись этим фактом.

– Это что такое??? Теперь сюда всё лето писать?!

– И не только. – С видом знатока кивнул дед. – На свежем воздухе, так сказать.

Братья покрутили носами, определяя свежесть воздуха, ничего особо зазорного не унюхали, так как на даче кто-то из владельцев теперь бывал редко. Виталий Сергеевич погладил мальчишек по белобрысым головёнкам и в нескольких ярких по художественному наполнению предложениях представил образ деревенского отхожего места времён своего раннего детства, а также не преминул заметить, что в семилетнем возрасте как-то помогал отцу его чистить. Рассказ подействовал в нужном ключе, а богатое воображение близнецов произвело сравнение в пользу нынешних удобств по сравнению с дедушкиными в прошлом веке.

День прошёл в непередаваемой суете. Виталий Сергеевич отказался от своих вечерних планов, потому что максимум сил и времени вложил в обустройство летнего гнезда для Альки с малышнёй. Свет дали, бак нагревателя воды и бочку для полива наполнили, триммер пошёл в ход, бодренькая соседка Евфалия (ничего бабулька, сто очков молодёжи даст вперёд, только шибко любит учить жить!) включилась в процесс заселения, близнецы больше мешали, чем помогали, но это был их особый вклад, они же старались! Вещи распакованы, детская мебель затащена на второй этаж, пыль протёрта, занавески висят, кухня блестит, с пола хоть ешь – такой чистый, постели застелены. Жить можно!..

Дед уехал в город. Алевтина бы села поработать, да не успела попасть к соседу за вожделенным паролем для вай-фай, а ночью было уже неудобно… За ноутбуком она всё-таки устроилась, заварив себе кофе покрепче, взялась за доработку программного обеспечения, над которым трудился весь отдел (ничего, главное доделать, а отправить можно завтра! а через десять дней и вовсе отпуск!) и… просто вырубилась от физической усталости. Время-то второй час ночи! Даже кофе не спас.

– Па-аш… – засыпая после насыщенного дня, ворчал Геша, – ну, Шапокляк спит наверное, она пожилая, ей пора… А как ты думаешь, что сейчас поделывает Шрэк?..

Брат промолчал, потому что уже сопел в обе дырочки. Скоро к его сладкому детскому сну присоединился и Геша. Разумеется, откуда пацанам знать, что делает тот, у кого такая жуткая чёрная машина и ручищи-лопаты?..

Но читателям узнать можно, краем глаза заглянув туда, где за высоким забором под прицелом камер видеонаблюдения расположен дом под стать габаритам хозяина. Дом крепкий, каменный, без изысков во внешней отделке, большой, участок тоже – без малого двадцать пять соток, целое пригородное имение!.. Тут и охрана есть, и садовник, кстати, и персонал по уборке наведывается. Но ни охрана, ни кто-либо другой сейчас даже не видят, чем занят хозяин дома и имения в самом конце улицы Хвойной, вплотную примыкающей к лесу.

Хозяин не ложится спать. Он быстро переодевается в неброский камуфляж, покидает дом через дополнительный выход на задний двор и… каким-то образом невидимкой проходит мимо собственного охранника, коротающего тёплую ночь под навесом, в компании с парой овчарок – так, что не замечают ни охранник, ни вышколенные собаки.

Человек в камуфляже, прозывающийся Иваном Еремеевым, бесшумно (при его-то физической мощи и телосложении!) выходит за пределы улицы Хвойной и растворяется в белёсых июньских сумерках – там, где болотистая окраина чахлого сосняка переходит в основательный крепкий лес. Видимо, для него ночь только начинается.

ГЛАВА 3.

[Принцесса ночи, кузнец и… смерть на болотах]

Наступил вечер пятницы. К дому номер семь по улице Ромашковой подъехала ярко-красная кокетливая «Шкода». Водительская дверца открылась, выпуская наружу ухоженную и стильно одетую блондинку, глубоко и с мученическим видом вздохнувшую:

– Женюха! Выходи! Не тяни, мне надо обратно в город.

В ответ раздалось непонятное бурчание, но никакой другой реакции не последовало. Блондинка энергично взялась за ручку задней дверцы.

– Так. Я сейчас утоплю все твои гаджеты в садовой бочке. Ты меня знаешь!

Бурчание стало громче, выдавая присутствие девочки-подростка с тонким и мелодичным, но сейчас нарочито-противным, голосом.

– Знаю. Не утопишь, только крику много.

– Я сказала, выходи!

– Ла-а-ад-на…

Дверца отворилась. На гравий тяжело, как ковш бульдозера, упал чёрный ботинок размером чуть ли не со «Шкоду» – с толстенной подошвой и кучей звенящих цепочек по заднику и голенищу тоже. Следом неспешно вывалился второй ботинок, и оба они могли бы по весу заменить какому-нибудь каторжнику минувших веков кандалы или чугунные ядра в качестве приспособления против бегства. Тонкие ножки, возвышавшиеся над ботинками, были обтянуты чёрными джинсами в дырах, многочисленных заклёпках и заплатах, имитирующих рваные раны. Ещё выше болтался подол бесформенной чёрной же хламиды, подлетать к которому не осмелились бы даже самые крутые и отчаянные вороны, обнаглевшие и не боящиеся никаких дачных пугал. Девочка, облачённая в этот наряд, под левой мышкой зажимала планшет, в правой же руке у неё был здоровенный, чуть не с планшет размером, смартфон, от которого она даже не поднимала глаз. По самые глаза была натянута чёрная медицинская маска – из модных многоразовых, обшитых по периметру стразами. В центре маски красовался принт – вампирские клычищи с капающей с них кровью. Стрижка-каре тоже радовала глаз любому встречному-поперечному: чёрные волосы в полном беспорядке пестрели зелёными и розовыми прядями.

– Маску сними, цветочек зла, горе моё! – взвыла блондинка. – Сколько можно, сейчас ты её зачем напялила?! Двадцать пять градусов на улице, хочешь себе прыщи напарить на мордашке?!

– Мне так красиво. – Пробурчала девочка и неторопливо двинулась в сторону калитки, на ходу тыкая пальцем в экран смартфона.

– Женька! Вещи!

– Потом. Ты же ещё не уезжаешь.

– Уезжаю! Сейчас же вернись!

Девочка послушалась, волоча гремящие цепями ботинки по гравию, молча сунулась в машину, вытащила оттуда одну спортивную сумку и вскинула на плечо ремень. Всё это она проделала без отвлечения от какого-то действа, разворачивающегося на экране гаджета. Вторую сумку, побольше, вытащила из багажника хозяйка «Шкоды» – и по совместительству тётя девочки.

В этот момент калитка отворилась. Блондинка радостно раскрыла объятия:

– Аля! Мы приехали!

– Привет, Оль. Привет… – Алевтина обратилась к девочке, – …Женя. Давно тебя не видела, ты так вытянулась!

В ответ раздалось невнятное: «З-а-з-з, тё-а, да-а-а…»

Видимо, это должно было означать: «здравствуйте, тётя Алевтина, я рада вас видеть!»

– Нет, ты глянь, глянь на этот «шЫдевр» креатива! Все волосы себе испоганила! – сокрушалась коллега Алевтины, указывая на разноцветные пряди в волосах племянницы.

– Мне так красиво! – раздалось уже громко и чётко откуда-то с крыльца.

Затем раздался грохот. Видимо, каторжные ботинки-ядра сотворили-таки на ступеньках злодейство, уронив хозяйку. Первым делом та ощупала драгоценный смартфон, перехватила поудобнее планшет под мышкой, а затем уже бросила беглый взгляд на голые колени, выглядывающие из имитации кровавых ошмётков на дырявых джинсах.

– Ужас. Вот мать увидит Женюху по «скайпу», что я потом скажу… – Ольга с досадой наморщила лоб.

– Успокойся. – Шепнула Алевтина, беря коллегу-подругу под руку. – Ей так красиво. Всё образуется.

Но кажется, Ольга уже и забыла про разноцветие на голове племянницы. Она неожиданно переключилась на другое.

– Ну, мне скорее ехать надо, а то МЧС прислало штормовое предупреждение на ночь… Звонить буду каждый день, обещаю. А Коля, Коля-то дома, не знаешь?..

Голос блондинки к последней фразе понизился до интимного воркования. И вот тогда Алевтина руку гостьи (то есть, хозяйки дачи) неожиданно для себя самой резко отпустила.

– Не знаю. – Коротко сказала она. – Скорее всего, нет его. Сейчас у него тихо. Сегодня же открытие {выставки}, так что Николай, наверное, там.

А ещё… Ещё Алю накрыла самая настоящая злость. Сначала – на красотку Ольгу. Затем – на себя саму. Почему? Для этого надо вернуться назад, во второй день приезда в Трухтанье, и позвонить в кнопку причудливого металлического звонка на соседской калитке.

***

Звонок. Сосед дома, раз музыка играет. Не слышит, поди, звонка…

«А мужик, купец иль воин попадал в дремучий лес,

Кто зачем: кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез…»

Калитка-то загляденье, как и сам забор. Штучная работа. Кованная, из переплетений с каких-то виноградных лоз, листьев, изображений зверей. Удивительная красота, которую Аля рассматривала минут пять, прежде чем позвонить. Калитка всё же распахнулась, музыка стала громче:

«Чтоб творить им совместное зло потом,

Поделиться приехали опытом…»

[Прим. авт.: «Песня-сказка о нечисти», Владимир Высоцкий]

– Утречка! – вслед музыке раздался жизнерадостный баритон, а Алевтина… чуть не сделала шаг назад.

Мужчина, который вежливо отступил, пропуская гостью, до боли был похож. Даже не внешностью, нет, но… что-то было такое, роднящее с ним. Голос. Задор на лице. Притягивающее мужское обаяние, открытое и простое, как давно знакомая книга. Светлые, мечтательные серые глаза под тёмными бровями. Хорошая фигура. Общие черты лица – всё по отдельности вроде не то, а вместе – похоже. Даже волосы светло-пшеничного цвета, только у него были всё-таки короткие и без всяких излишеств, а у соседа – явно осветлённые, да и половина – не свои, он же носит длиннющие неформальные дреды! Брутальная щетина на подбородке. Ох, а как щетина царапалась, как, но это не мешало Альке, когда целовалась взасос с тем, с кем провела три незабвенных дня и три же горячие ночи на музыкальном фестивале – на излёте августа. Две ночи в его палатке, одну с ним же – в своей. Какая из ночей стала причиной зачатия, сказать трудно. Но его Аля не пыталась даже искать. Она и контактов-то не взяла у приезжего барда, откуда-то из Карелии. Ну, Иван да Иван. Вряд ли это было настоящее имя, скорее, псевдоним для тусовок, бард и отзывался-то на него через раз! Всё, точка… А сладко было настолько, что первое время в тоске одиночества аж бёдра сводило, как вспоминала те ночи.

Потом явились пресловутые две полоски и мгновенно созрело решение «родить для себя». Алевтина ни секунды не колебалась. Никаких обид или чего-то подобного она не испытывала, напротив… Но почему сейчас вот так напомнил о нём временный дачный сосед?!

– Николай! – бодро отрапортовал тот, ещё чуть-чуть отступая назад, и в рифму пропел: – Я Николай, вот пароль от вай-фай!

«…Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела…»

Алевтина так и топталась на месте, не входя на соседский двор. Она вдруг с каким-то облегчением подумала о том, как хорошо поступила, что сбегала вчера в парикмахерскую накануне отъезда. Почему поздно выехали – она с утра стриглась и в кои-то веки решила несколько изменить цвет («масть», как сама смеялась), уступив настояниям мастера. Просто так, из интереса, а как оно будет… Красилась она редко, может, раз в два года, так, под настроение. Мышастый неопределённый цвет стал изысканным пепельным блондом, переходящим от более тёмных корней в растрёпанную небрежную стрижку. Хорошая стрижка, и волосы на второй день с утра ещё даже чистые… И ладно, что купила у мастера дорогущий шампунь от желтизны, и правильно…

– С вами всё в порядке? – обеспокоенно нахмурился сосед, тряхнув своими дредами. – Я правильно понял, вы вчера заехали? Ольга про вас говорила, вы Алевтина Витальевна?

Одет он был в разношенную футболку с какими-то подозрительными пятнами на груди, замызганные старые джинсы, да и руки… в чём-то чёрном, в саже, что ли?!

Женщина совладала с собой.

– Алевтина. – Сказала она. – Просто Аля.

«Хватит воспоминаний, дурочка этакая. Не про тебя мужик, хорош как Аполлон, какая ты ему Аля…»

– Тогда просто Коля. – Обезоружил сосед. – Вы извините за грязь, я тут слегка прибирался, скоро выставка, надо упаковать кой-чего.

Видя, что новая соседка ничего толком не понимает, Николай вытер руку о джинсы, затем вытащил из кармана бумажку.

– Вот пароль. Вбить в ноут и сжечь. Забыть навсегда после этого. А то я помню, как в прошлом году девчушка Женя скандал устраивала бабке с дедом, что тут жили. Кстати, Ольга предупредила, что у меня бывает шумно?

Вот это «шумно» насторожило Алевтину, и она даже вытянула шею, чтобы рассмотреть, а нет ли, под стать дредам, за спиной хозяина чего-то этакого?

Николай рассмеялся.

– Алевтина, там только помидоры, клянусь! И источник шума. Тусовок у меня не бывает. Работаю порой до глубокой ночи, это как раз бывает. Там… кузница. Скульптор я, Аля. И потомственный кузнец. У меня и фамилия подходящая, Коваль. Кузница не основная, так, по мелочи. Крупные вещи я тут не делаю. Дача, пожарная опасность и всё такое.

Точно! Впору было хлопнуть себя по лбу! Николай Коваль! В городской рассылке мероприятий в рабочей группе вайбера Алевтина видела эту фамилию! А также – изумительный красоты чеканные панно и металлические скульптуры в удивительном стиле, не литые, а собранные из отдельных фрагментов и пластин, так что казались воздушными и лёгкими. Лошади, сказочно прекрасные женщины в старинных русских нарядах, лебеди… Всё это обещала летняя выставка в специальном крытом павильоне городского парка.

– Простите. – Пробормотала Алевтина.

– Никаких проблем. – Коля пожал плечами. – За кого меня только не принимали с этой причёской. Полиция вот в парке остановила, было дело. Карманы выворачивал и подвергся обнюхиванию служебным пёсиком.

Он снова по-детски засмеялся, словно воспоминание о щекотливой ситуации действительно казалось забавным – и стал похожим на близнецов Пашу и Гешу, которые пытаются обсуждать удавшуюся шалость, не посвящая в проказы мать.

– Спасибо. – Женщина спрятала в карман фартука бумажку с паролем. – Я … пойду.

– Удачи на даче! – радостно пожелал сосед и прибавил нечто, заставившее давно спокойное насчёт отсутствия мужского внимания сердце Али забиться сильнее: – Приходите в воскресенье вместе с детьми. И скандальной девочкой, если она уже приедет к тому времени. Насчёт неё не знаю, а мальчишкам вашим кузница, наверное, будет интересна?

– Конечно! Спасибо! Придём! – выдохнула Аля и подумала о том, как растянуть упаковку дорогущего шампуня на всё лето.

***

… вот поэтому-то она сейчас и злилась на Ольгу. И на себя. Что о себе возомнила вдруг, а?! Кузнец Николай, скорее всего, женской лаской не обделён, он видный мужчина – ровесник Алевтины, если верить краткому кусочку биографии из рассылки. А Ольга… Ольга хороша собой и свободна. И интимное воркование в её голосе говорит о том, что с Колей она может быть знакома не только по дачному соседству, а гораздо ближе. Дорогу Ольге, она разведена и бездетна.

«Всё. Выдыхай, дурнушка крашеная, успокойся…»

Аля успокоилась и улыбнулась, приглашая Ольгу и Женю пить чай. Но коллега уже торопилась обратно к машине. Поняв, что кузнеца-скульптора дома нет, она потеряла интерес к даче и её новым обитателям.

Подул ветер.

– Паша! Геша! Где вы, марш в дом! Сейчас начнётся!

Но близнецы были в доме. На втором этаже они знакомились с гостьей, рассматривая ту во все глаза. Таких необычных чудесных девочек они видели только краем глаза, в японских мультфильмах «аниме», которые им запрещали смотреть, но если очень хочется, то получится. Например, если дед Виталя решил с внуками поиграть и захрапел у телевизора. Тогда с футбола можно быстро переключить на что-то более важное и нужное.

Близнецы стояли на верхней ступеньки лесенки, как на часах.

– Привет! – хором гаркнули они, когда перед ними возникло чёрное нечто со всякими цветовыми вкраплениями. – Я Павел! Я Гена! Мы знаем, кто ты! Ты Женя!

– Щаз. – Буркнуло нечто сквозь клыкасто-стразовую маску. – Я для вас, малявки, Принцесса ночи! Ясно?! И надеюсь, моя комната с видом на закат не занята?

– Как скажешь. – Пожали плечами близнецы, которых трудно было смутить громкими именами и обзыванием «малявками». – Комната твоя, и там даже цветы приготовлены…

Цветы реально были приготовлены, пусть это всего лишь одуванчики в пластиковом стаканчике, важен сам факт, парни-то у нас галантные кавалеры! Но… стаканчик был выставлен на пол за дверь, а дверь – захлопнута перед носом у галантных парней. Всё!..

– Крутая! – уважительно-восхищённо шмыгнул носом Геша.

– Страшненькая! – с видом знатока опроверг Паша, подражая дедовским интонациям. – Как этот… во! Смертный грех!

– Крутая!

– Страшная!

Пожалуй, не зря женщин называют «яблоком раздора». Близнецы впервые в жизни были не согласны друг с другом насчёт оценки дамской внешности, а потому минут пять пыхтели и толкались на лестнице плечами и локтями, вступив в рыцарский поединок. Но силы были равны, и поединок закончился на жизненно важной вещи, касающейся применения безвинно отвергнутых цветов:

– Отдадим хомякам?

– Конечно!

Хомяки дар оценили. Они ж не такие разборчивые, как крутая (или страшненькая?) Принцесса ночи. А женщин, как говорит дед Виталя, всё равно не понять.

Надвигалась гроза. Душный вечер клубился над крышами посёлка, как тяжёлое одеяло.

***

Угрожающе скрипели вековые сосны, раскачивающиеся под свирепыми порывами ветра. Гроза была рядом, озаряя окутанный тучами небосклон серебряными всполохами молний. Сухая гроза, пока что ни единой капли. Это не скорбь по убитым, это гнев… А кого убили-то, где?..

«Уходить нужно быстро, как обычно». Так думал тот, кто сейчас очень торопился.

Непогода и предупреждение МЧС о порывах ветра до двадцати семи метров в секунду, рекордном ливне и грозе с возможностью града преступникам на руку, как по заказу! Ни одного гаишника сейчас на окрестных дорогах, ни одного мента – все попрятались, включая обычных водителей. Все, кроме того, кто только что совершил двойное убийство и спешил воспользоваться его плодами. Игнат Малютин, пятьдесят два года, две ходки на зону, но не по мокрому. Мокрое-то на самом деле было, и не единожды, да без палева... Не вышли на Игната, «висяки» за ним есть, да и леший с ними. А совесть – штука такая, её никто не видел и не щупал, она молчит и ни разу не вякнула.

Уж лет десять как у Малютина есть покровители, ему сам чёрт не брат, а какой-нибудь гражданин начальник – не сват. Вот и сейчас одному из этих покровителей, прикрытому депутатским мандатом, до зарезу понадобилась медвежья шкура. Сам-то депутат ссыкун и фраер, ствола в руках ни разу не ласкал и в зверя не попадёт, сколько ни целься, да и ручки-то его депутатские под кнопку для голосования заточены, ствол не удержат. А охотничий трофей подай ему, чтоб перед такими же приятелями с мандатами пальцы веером гнуть… Сделаем, господин-товарищ депутат, только плати. И не только тебе, но и всем, кто готов тряхнуть мошной. Игнат всё организует. И шкуру, и чучело, какое надо, глаз у него меткий, руки золотые.

И зверья он бьёт без счёта, мотаясь по стране туда, где заказана смерть. Игнат надёжный, не подведёт. Надо рысь с котятами? Будет. Надо белого мишку? Сделаем. На тигра замахнулись? Ну, значит, бабла отвалят немерено, то заказ с Китая, не иначе. Медицина ихняя народная, что для богатых людей, шибко тигров уважает. Жаль, что на тутошних просторах носороги не водятся, хотелось бы стрельнуть такую тушу, почувствовать кайф от того, что это {ты} завалил этакое, а не кто-то другой… Какая там Красная книга, какая редкость, чтоб её, один раз живём, а зверьё новое народится!

Тело молодой медведицы ещё не успело остыть, истекая отголосками жизни, как горестным тающим шлейфом несбывшегося. Её первый медвежонок, рождённый этим вьюжным и снежным мартом в глубокой, уютной берлоге, стал последним же, и его жизнь оборвалась, не дотянув чуть-чуть до четырёх месяцев. Медведица не была крупной, вот и родился один малыш, которому она собиралась стать хорошей матерью, все задатки имелись! Поздний кроха быстро рос и хорошо набирал вес, покуда его округлое мохнатое тельце не было принято Игнатом Малютиным на длинный нож в сердце. На медвежонка заказа не поступало. Подвернулся. Мясо – собакам, а варежки из шкуры выйдут хорошие.

Всё, ходу, ходу, вот только с мамаши шкуру надо снять на месте…

– Бог НЕ в помощь, человече. В этом заказнике запрещена охота. – Раздался откуда-то негромкий низкий голос, практически слившийся с последовавшим за ним ударом грома.

«Тигр» [Прим. авт.: охотничий самозарядный карабин на базе снайперской винтовки Драгунова] Малютина уже был вне досягаемости, упакован, но «обрез» под полой расстёгнутой куртки-энцефалитки никуда не делся, только вскинуть, да стрельба лишняя сейчас не нужна, ой, не нужна… Когда Малютин брал первого своего амурского тигра в глухой тайге и расправился после с некстати попавшимся под руку егерем – там особый случай, кругом лес на несколько сотен кэмэ, прикопанный труп нашли через месяц и гундосили об этом в новостях по зомбоящику, когда Малютина в здешних местах и след простыл, а тут город под боком! Да и качок, выступивший из темноты, на егеря похож так же, как боксёр в тяжёлом весе – на балеруна в колготках.

Почувствовал Игнат {силу} немалую. Амбал этот явно не егерь, не «мусор», а по каким-то таким непонятным делам шарится по лесу в камуфляже, а рожа-то зверская. Таким только отморозков в киношке играть, если, конечно, сами оными не являются. По данному поводу сейчас большие сомнения. Смазливых дачниц тут выпасает? Это понять можно, Малютин с корешем на п{а}ру и сами в позапрошлом году с такой развлеклись далеко отсюда, на другом конце …ской области. Нашли тело или нет, неизвестно, да и пофиг. Но сейчас гроза и ночь-полночь, бабы по лесу не шастают!

– А тебе до запрещённой охоты какое дело? – так же негромко спросил Малютин, слегка кашлянув.

Громко-то и не надо. Кахыканья достаточно. Кореш, Вован с кликухой Облезлый, уже подогнал уазик поближе и сейчас двигал поршнями сюда. Только что где-то за спиной пришлого качка ухнул филин – это Вован обозначил своё присутствие.

– До охоты никакого дела. – Пробурчал качок в камуфляже. – До живности есть. Медведей сюда {вернули} после сорокалетнего перерыва. Троих на всю округу. Сегодня одной меньше – вместе с приплодом, первым и единственным вообще. Это не охота. Это убийство.

– И чё? Иди, куда шёл, миром разбежимся. – Малютин с ленцой пошевелил полу «энцефалитки», давая понять, что вооружён.

Но настырный амбал с места не тронулся. Мало того, сделал шаг вперёд, а голос его… голос сочился ненавистью, как старый чирей – гноем, хотя выражение зверской рожи никак не изменилось.

– За тобой много крови. Ты смердишь ею. Насквозь пропах. Не ради пропитания убиваешь, даже не ради денег. Ради самого убийства.

«Ну, мужик, с тобой хотели по понятиям разойтись, да не судьба…»

Малютин чуйку имел отменную. Вслед за таким базаром и пульки полетят, век воли не видать… Кто натравил, уж не депутат ли сам подставу кинул, да зачем же ему? Но разбираться некогда. Валить надо качка, как того егеря, только быстро и без возни. Облезлый в аккурат за его спиной, так что и обрез не нужен. Одна заточка под лопатку сзади, вторая под рёбра спереди. Тихо и чисто.

Но не спасла чуйка и весь опыт предыдущей грешной и преступной жизни. Ни сам Малютин, ни его подельник вовсе не поняли и не успели осознать, что же произошло. В свете внезапно сверкнувшей молнии, неистового торжествующего грома и в потоках хлынувшего ливня они разве что смогли в последний миг бытия увидеть стремительно развернувшегося на месте качка, раскинувшего руки крестом в стороны. Сила-то была всамделишная, она не померещилась ни подонку Игнату, ни его корешу. Такая сила, что и без прикосновения ручищ-лопат – браконьеров, насильников и убийц скрутило на месте, как старые тряпки. Ломая кости, разрывая мышцы и кожу вместе с одеждой. Страшная и кровавая смерть… Скрипящие и как будто в ожидании топчущиеся на месте вековые сосны пришли в движение, с комьями земли вымётывая из почвы длинные корни, впитывая кровь и ошмётки плоти, насыщаясь, делясь добычей со всей окружающей растительностью, до самой последней травинки. Даже остатками одежды не побрезговали, утрамбовывая ту поглубже, а внезапно хлынувший ливень… ливень смывал все следы.

Оружие вот осталось нетронутым. Не по вкусу пришлось, видать.

Вот так. Быстро и чисто, как хотел Игнат Малютин, только произошло это с ним самим и его подельником. Исчезли они без следа.

Поразительно, но ни одна из капель дождя не упала на тела мёртвой медведицы и её малыша, образуя над ними купол, похожий на прозрачный зонтик со сбегающей с него водой. Под этот-то купол и опустился на колени то ли амбал, то ли качок, в котором многочисленные деловые партнёры, жители Турухтаньего болота и представители местной прессы без труда признали бы Ивана Еремеева. Ручища-лопата прошлась по лицу, отирая кожу насухо. А затем – тяжело, но бережно легла на шкуру мёртвой медведицы. Скрипнули в каком-то бессилии зубы Еремеева, а голос без всякой ненависти как будто самому себе шепнул в усталом отчаянии:

– Эх, поздно...

Ручища нежно погладила лобастую голову медведицы, затем к ней присоединилась вторая ручища, и обе они ласково приподняли от земли тело медвежонка, укладывая его под бок к матери. В последний раз. Затем Еремеев повёл руками в стороны. Почтительно и тихо, без всяких ужасов в виде насыщающихся кровью корней расступилась влажная почва, принимая в своё лоно два тела, укрывая, баюкая – тоже в последний раз. Для этих двоих земной век кончился спокойно и чинно, а не в виде варежек и распростёртой под депутатским креслом шкурой…

Купол из дождевых капель схлопнулся. Еремеев встал с колен, отряхнул свои камуфляжные штаны, ещё раз отёр лицо, пройдясь ладонью только в области глаз, как будто смахивал несуществующие слёзы.

Затем он круто повернулся и неслышно ушёл в бушующую торжествующей стихией ночь, как будто растворился во мраке. Но если бы кто-то, обладающий очень чутким слухом, взял себе за труд напрячь его, то услышал бы странные звуки… Словно некий огромный зверь ломился сквозь чащу, ускоряя бег под луной, на миг показавшей свой серебряный диск в просвете меж рваных туч.

ГЛАВА 4.

Нехватка интернета и лесное диво

Визит в кузницу в ближайшее воскресенье не состоялся. Близнецы впали в обычное для них состояние – лёгкую сопливость. Причину Алевтина даже не пыталась искать, потому что давно перестала прослеживать какую-то взаимосвязь между внешними обстоятельствами и простудой детей. Отсутствие сопливого детского окружения или сквозняков ничего не значило: пять минут назад мальчишки могли носиться по дому, как торпеды, а потом – расклеиться и затемпературить. Вот и сейчас так было: ни переохлаждения, ни поедания мороженого, ни контактов с носителем ОРВИ – ни-че-го, а насморк опять есть!

Паша и Геша не были готовы смириться с необходимостью сидеть дома, потому что планов у них имелось громадьё. Во-первых, они хотели по-своему обустроить штаб (дедушка основательно поправил и переложил поленницу так, чтобы она не рухнула) и фактически закончили строительство песочного замка для хомяков (правда, мама воспротивилась переселению питомцев категорически, но может, удастся уговорить её). Во-вторых, из-за простуженности пришлось отложить обещанную воскресную рыбалку на речке Хмурой, что охватывала изгибом петли всё Турухтанье болото вместе с посёлком и Старой деревней. В-третьих, они уже исследовали часть улицы Ромашковой и выяснили, тут есть компания! Всё та же замечательная Евфалия Андреевна (она оказалась вовсе не вредной, как Шапокляк из мультика) рассказала, кого из их сверстников привозят на выходные, а кто уже перебрался сюда на ближайшее время с родителями-отпускниками или бабушками-дедушками. Маме близнецов старушка продублировала информацию, добавив более важные подробности, избежавшие вездесущих детских ушей:

 – Тут очень хорошее место. Для детишек безопасное, лишь бы внимательнее следили за машинами, а так и до десяти вечера гуляют, и позже, кто постарше. Второе лето подряд многие не выездные стали из-за этой пандемии, так что посёлок оказался единственным местом отдыха. Собак тут беспризорных нет, хозяйские по улице свободно не бегают, за этим строго следит правление. Никаких инцидентов с посторонними тоже не было. Вечером в пятницу у магазинчиков может быть людно – и покупают там главным образом не те, кто нуждается в продуктах. Пиво ищут, сами понимаете…

Говоря о ком-то постарше, словоохотливая соседка имела в виду, наверное, собственного внука, который периодически обнаруживал своё присутствие. Долговязый и русоволосый пацан тринадцати лет, худой, сутуловатый (на замечания бабушки – «распрямись!» – он реагировал через раз), в очках, с неизменным айфоном в руках – без него никуда. Насчёт поздних прогулок внука, которого звали Маратом, Евфалия Андреевна просто выдавала желаемое за действительное. Какие там прогулки, тут палкой из дому не выгонишь, такое же дитя гаджетов, как племянница Алевтининой коллеги! К тому же, у него увлечение – фотография… Самый поздний выход Марата недавно состоялся в десять вечера, когда бабушка отправила его за молоком для теста, в круглосуточный магазинчик на соседнюю улицу.

– По времени буду следить, конечно же. Насчёт дороги Паша и Геша вышколены, проверено на городском дворе, а он у нас дурной с точки зрения малолеток на машинах… В целом же я всё поняла, спасибо. – Удовлетворённо сказала Алевтина, которая уже слышала характеристику посёлка от Ольги и рада была получить лишнее подтверждение.

Опасения, конечно, присутствовали, но где же без них?.. С детьми надо глаз да глаз, даже в собственной квартире! А к магазину с пивом и центральной дороге их никто не подпустит.

– Ну, а болота? – спросила женщина, неожиданно почувствовав какой-то странный укол то ли тревоги, то ли непонятного предвкушения.

Чего вдруг, что такое… Возможно, то был отголосок ночной пятничной бури, сопровождающейся такими порывами ветра, что дом дрожал. Боялись остаться без электричества, но к счастью, обрыва проводов нигде не случилось.

– Болота как болота. – Евфалия Андреевна махнула рукой в садовой перчатке, попутно поправив съехавшую набок панаму. – До них просто так не дойти, это же километра два в обход. Участок леса, что примыкает к нашей Ромашковой, Репейной и Хвойной улицам – относительно близко, конечно, там и тропинки есть, и вообще хорошо, скоро пойдёт первая июньская волна грибов, если спадёт жара, и мы с вами прогуляемся. Одних маленьких детей, туда, конечно, отпускать не следует. В Старую деревню всё равно лазят, хоть в обход, хоть через забор, но опять-таки, это подростки, да и далековато. Вообще места у нас замечательные, я как-нибудь расскажу.

Аля поблагодарила и ушла работать над тонкостями программного обеспечения, несмотря на воскресный день. Она торопилась завершить работу до вожделенного выхода в отпуск, до которого уже оставалось семь дней. Близнецы, шмыгая покрасневшими носами, затихли, склонившись над альбомами для рисования, а Женю и так не было слышно, она просто не поднимала своей розово-зелёно-черноволосой головы от смартфона. С утра лениво поковыряла в тарелке с кашей, съела в придачу бутерброд с сыром, половинку шоколадного батончика, вежливо поблагодарила и даже не допила чай. Ладно, хоть сняла свою жуткую маску, но всем видом старалась показать: «Я мирюсь с вашим присутствием, так оставьте меня в покое».

– Погулять хочешь? – предложила Алевтина. – Погода прекрасная. Кстати, надут матрас, что лежит под зонтиком во дворе, можно пойти просто поваляться и позагорать. Ты, наверное, знаешь Марата? Он тоже тут, его бабушка звала тебя в гости.

– Пф. – Этим коротким звуком девочка высказала всё, что думала по данному поводу, о Марате прежде всего. – Он скучный. Мне тут тоже будет скучно, тёть Аля, вы же понимаете.

– Женя… – женщина не успела договорить, потому что близнецы вставили своё веское слово.

Геша, с по-детски влюблённым придыханием:

– Мам, это не Женя никакая! Она обижается. Это, между прочим, Принцесса ночи.

Паша, с сочувственным пренебрежением:

– Обижается. А деда Виталя по здешнему туалету скучает. Может, поменяем их? Дедушку сюда, а она пусть в нашей квартире в городе поживёт!

При слове «город» Принцесса ночи оживилась, но мечты были пресечены в корне.

– Так. Никого мы менять не будем. – Вынесла вердикт Алевтина. –Сейчас все занимаются своими делами, я сажусь поработать, после обеда раздам задания. У тебя, кажется, целый список внеклассного чтения, Женя, и планшет дан с собой для этого.

– У меня каникулы. – Насупилась девочка. – Я не собираюсь ничего сейчас читать.

– Посмотрим. Не вздыхай и не пыхти так, лето только начинается.

«Ну да, сейчас всё брошу и побегу читать…»

Вслух Женя не сказала ничего. Она уже освоила нехитрую науку – не спорь с взрослыми, просто делай своё. Ушла к себе в комнату, оделась так, как сочла нужным для прогулки, она бы и дома так оделась. Этот наряд почти ничем не отличался от того, в котором позавчера приехала, разве что плотные джинсы были заменены на мешковатые чёрные шорты с рисунком в виде белой паутины и трещин на стекле. Добавила красоты образу (чёрная подводка для глаз была стырена у тётки как раз перед выездом из дому), ботинки тоже не забыла, под которыми вместо носков были чёрные гольфы, натянутые почти до колен. К Марату и его бабке – бывшей училке литературы, – идти вовсе не хотелось, оставаться с сопливыми малявками – тем более, тётя Аля, к счастью, занята, всё-таки надо пройтись. Не одна ж малышня вокруг, и нормальные люди должны найтись! Девчонки прошлым летом гуляли и на Репейной, и на Яблочной улице, а не найдётся сейчас никого, так и не страшно. Можно в чатах пофлудить, много чего интересного в сети посмотреть…

О том, что июнь только перевалил за середину, а интернета в запасе осталось всего-то жалких пять гигов, Женя старалась не думать. Она была зла на то, что родители уехали одновременно на свою вахту, что пришлось остаться с тёткой, что тётке гораздо лучше одной, потому что к ней приходит кто-то по вечерам с цветами и вином – и потому она, Женя, теперь вынуждена сидеть на даче с малявками и их матерью. И почти без интернета!!! Жизнь отвратительно несправедлива!

Вчера, перед тем как отбыть на какую-то очередную геологоразведку «в поля», родители долго общались с дочкой по «скайпу». Папа по поводу волос ничего не сказал, а мама…Тоже ничего, но выражение её лица было более чем красноречиво. Кажется, неприятный разговор состоится с тёткой Ольгой, но Женя честно пыталась её обелить:

– Мам, она не знала.

– Хорошо. Значит, мне пора возвращать контроль за тем, как и на что ты тратишь карманные деньги. Краска-то хоть приличная была, подороже?

– Нет! – с вызовом бросила дочь.

Ей хотелось, чтобы её начали ругать – и вот тогда будет можно обидеться по-настоящему, но этого не случилось. Поэтому Женя всё равно обиделась.

«Нормальных людей» она нашла, и кое-кого из старых знакомых тоже. Но… Это жирное «НО» очень быстро отравило жизнь, потому что Принцесса ночи опоздала. В каком смысле?! А место души девчачьей компании, её стержня, идейного лидера и иконы стиля – тогось, занято! Целых два места заняты, потому что на них утвердились альфа-звезда и её подсевала! Эти Диана-упала-с-дивана и Таня-нос-в-сметане (язвительные прозвища родились в голове у Жени сами собой) – подумаешь, у одной реснички норковые сделаны, у другой – коса до задницы! И обе… обе – в чём-то белом, розовом, жемчужном и ярком, как тропические птички. И вокруг них – целое облако готовых дружить! Даже не нашёлся никто дружить «против»! Мало того, рядом крутятся мальчишки. В прошлом году этот факт Женю бы не тронул никаким боком, но теперь просто выбесило то, что в центре внимания вот эти, с ресничками и косами! Ну ладно, что девчонки-пятиклашки за ними бродят, открыв рот, пока не прогнали, с них-то какой спрос… Но именно с Дианой и Танькой сидят на старых качелях, катаются на великах, делятся в сети ссылками и обмениваются стикерами они: Дамир с горбоносым профилем и бесконечными рассказами о вольной борьбе, рыжий Мишка с десятком спиннеров, которые он может пристроить хоть на кончики ушей, и всё равно будут крутиться, Антон с семечками по карманам и дурацкими шутками.  Ну да, заорать: «за ВДВ!», стукнуть себе по башке пустой пластиковой бутылкой из-под газировки и прыгнуть в речку – это даже на «Тик-Токе» тупость, так уже никто не делает…

«С такими-то даже ради раздачи трафика дружить – себя не уважать. А я не такая, как все, но это никто не хочет видеть! И этот туда же, училкин внук, Марат!»

Не получилось у Жени взять штурмом крепость, выстроенную двумя девчонками. И то, что обе стороны ведут себя, мягко говоря, неправильно, вряд ли кому-то пришло в голову. Всем этим головам, обладатели которых лениво собирались около старых качелей на импровизированной детской площадке, от двенадцати до тринадцати лет. Такой интересный возраст! Они уже не настроены на то, чтобы принимать в свою компанию кого-то младше: фу, вот ещё! Их не числят в равных те, кто на год или два старше (там уже другие интересы и порой полноценные личные драмы). Трёх – четырёх дней оказалось достаточно для того, чтобы отношения испортились, превратившись в быстро копящийся вал непонятных обид и словесных выпадов с подначками:

– … ты чего так вырядилась?..

– … Принцесса ночи номер сто тысяча сто или какая там?..

– … а вот сходи на кладбище ночью в Старую деревню, так посмотрим, какой ты гот, лол!

– … и выложить не забудь, а то трепаться всякий может!

Этот день был особо жарким – и в плане погоды, накалившей июньский полдень и сиденья у качелей, и в плане пика выяснения отношений, за которым обычно следует изгнание из девчоночьей стайки той, что пытается плыть против течения, претендуя на исключительность. Гигабайты по тарифу закончились ведь не у одной Жени, а ещё у парочки «дачных ссыльных», как они сами себя называли. Старые качели стали тесными для ссоры, и даже дурацкие шутки Антона не разрядили обстановку. Напротив, мальчишкам ведь тоже любопытно взглянуть на склоку, такой цирк…

– Всё!!! Дуры, да пошли вы…

– Сама иди!..

– Пожалеете ещё!

– Разбежалась! И про кладбище не забудь, может, там веселее будет!

Ах, так…

«Я вам докажу!»

Кипя злостью, под хихиканье девчонок и хмыканье парней Женя бросилась прочь с ненавистной Репейной улицы. Что она собиралась доказать, пока неясно, но на кладбище надо пойти, снять клип, выложить, когда тариф обновится или {раздаст} кто-нибудь, и пусть утрутся! Надо только найти кладбище, это же в Старой деревне…

– Женя… постой…

Чьи-то пальцы робко притронулись к плечу под раздавшийся тут же свист:

– Ой, и Маратик за ней побежал! Смотрите-ка!..

А ведь и правда, побежал. Девчонка остановилась, развернулась и сбросила с плеча эту робкую руку:

– Тебе чего? И вообще, я сказала, как меня называть! Какая я тебе Женя! Или хочешь пойти со мной на кладбище?

Светло-карие глаза за стёклами очков смотрели без усмешки, тихий голос добавил:

– Тебе не надо никуда идти. Это… глупо.

Никогда ещё этот сутуловатый занудный очкарик (и вообще никто!) не вызывал в душе Принцессы ночи столько ярости, сколько сейчас. Она сунула бесполезный без Интернета смартфон в карман своих мешковатых шортов, где он жалобно стукнулся о банку «Спрайта», сделала шаг назад, создавая себе точку опоры, а затем… выбросила руки, со всей силы толкнув Марата в грудь.

Будь на его месте Дамир, посещавший секцию вольной борьбы, он бы отреагировал быстрее и отступил в сторону, а Женя улетела бы вперёд и пропахала хорошую такую траншею в мягкой песочной поверхности импровизированной детской площадки. Но Марат такого не ожидал, а потому… в общем, улетел назад как раз он, рухнув во весь рост – благо, приземлился в кучу песка, но это всё-таки было позорное поражение.

Что там происходило дальше – на фоне нарастающего хохота, – Женя уже не видела. Размазывая по лицу слёзы и желая умереть на месте, она бежала, бежала так быстро, что даже каторжные ботинки придавали сил, обрастая крыльями. Потеряла любимую бейсболку в конце Репейной улицы, проскочила оттуда мимо дальнего хвоста своей Ромашковой, пролетела мимо Хвойной, пересекла натоптанную тропинку, уводившую дачников в излюбленную часть леса. И ещё бежала, уже запиналась о какие-то корни и кочки. До тех пор, пока не поняла, что слёзы высохли вместе с потёкшей подводкой, ярость переросла в пожар жажды, появился какой-то непонятный стыд (когда вспомнила, как Марат падает, теряя очки), а пятка правой ноги… У, печалька… кажется, там сплошной волдырь, всё стёрто.

А посёлок-то где? За спиной лес! Вообще везде – лес. Женя ходила с папой гулять сюда и прошлым летом, и позапрошлым, и с бабушкой-дедушкой тоже, и вместе всей семьёй! Папа же рассказывал, как правильно входить-выходить, что замечать, как ориентироваться, но… Жене никогда не было это интересно. Вообще. Она только кивала головой, как обычно. И это место она не помнит.

Округлая полянка, окружённая соснами. Плотная шелковистая трава. Много-много бабочек (вот бы этот, Марат, обрадовался! Он своим айфоном всякую мелочь снимает…). А по центру поляны – что-то странное и громоздкое, с одной стороны обросшее толстенным слоем мха, как навес какой-то, что ли… Где мох – там север, вроде.

Как она сюда забежала?! Но есть же смартфон, гугл-карты всякие, локации… Нет, нету. С упавшим сердцем девочка поняла, что нет ничегошеньки по причине отсутствия доступа в интернет, а все приложения для оффлайн давно удалены, чтобы очистить место в памяти для фоток и видео.

«Надо позвонить!»

Да легко. Только не родителям, они «в полях». Бабушка и дедушка в Краснодаре, смысл им звонить, только перепугать до инфаркта? Хоть тётю Алю набрать, хоть Ольгу. Рассказать, что заблудилась. Только… только сотовая сеть слабая, одно деление, да ещё и заряда мало. Значит, остаётся экстренный вызов, вот же три циферки, только с места не надо уходить – так папа говорил.

– Что?!

Чёрный экран. Смартфон просто разрядился. Жене показалось, что по спине кто-то ползёт, кто-то липкий и противный, но только показалось. Струйка пота от жары и волна мурашек страха, вот что это было. Мысли метались. И пить так хотелось… Но есть же «Спрайт»! Может, не всю банку газировки, а то неизвестно, сколько придётся выбираться из леса, надо растянуть…

– Помогите! Я заблудилась! – закричала девочка, прислушиваясь к звуку собственного голоса и понимая, что этот звук какой-то странный, он не имеет эха.

Кругом всё так же порхали бабочки. В полном безветрии стояли могучие сосны, и даже не было ясно, с какой стороны Женя попала на полянку. Девочка бросила взгляд на моховой навес, присматриваясь. С одной стороны мох, с другой – корни, что ли, толстые и гладкие, как камень, углубление в земле, обросшее травой… Что это? Неужели было такое огромное дерево, упало, а из корней образовалась целая пещера?

Кажется, это называется выворотень. Слово выскочило откуда-то из памяти, а следом услужливо прицепилась картинка. То ли в Википедии видела, то ли ещё где. Видимо, дерево давно упало, так что и ствола нет – врос в землю, скрылся под травой… Хоть тень тут сбоку, можно присесть.

Женя села на изгиб какого-то корня, стащила правый ботинок и гольф, волдырь на пятке показался во всей красе. Что делать?! Вот реально – умрёт тут под пеньком, и никто не хватится! Только мама и папа, когда вернутся с вахты! Никому не нужна… Накатила лютая жалость к себе, которая снова переросла в злость.

– Не дождётесь! – девочка резко встала, одним глотком допивая остаток газировки из банки, а затем в сердцах швыряя эту банку прямёхонько в тёмный провал под выворотнем, окружённый изумрудной щёткой травы.

Замерли бабочки в воздухе. Да и воздух, кажется, застыл.

Смятая лёгкая банка вылетела из-под выворотня обратно, щёлкнув незадачливой Принцессе ночи по лбу – весьма чувствительно, так что искры из глаз посыпались. А потом раздался тонкий, мягкий, то ли детский, то ли мультяшный какой-то голос:

– Тебе не стыдно кидаться? Это лес, не помойка. Дома так же себя ведёшь?

Плотный воздух. Висящие, как на невидимых нитях, бабочки. Полная тишина. Что ещё?.. Это же голос из-под земли, должно быть страшно… Почему-то совершенно не страшно…

– Так не бывает. – Услышала Женя свои собственные слова. – Это кто со мной говорит?!

– Я, конечно же.

– Ты?!

– Ну да. Чувствую – пора просыпаться окончательно, а тут… гадость эта бьёт по носу. Неприятно.

Девочка завертела головой. Бабочки полетели, трава шелохнулась под дуновением ветра. Вкусно пахло смолой и чем-то цветочным.

«Может, я провалилась на бегу в болото и умерла, поэтому уже не страшно?!»

– Ты кто? – спросила она, слегка склонившись над провалом под выворотнем.

Голос ответил не сразу. Сначала раздались какие-то звуки: отчётливый зевок, а потом… с таким звуком чешет ухо задней лапой соседская собачка.

– Я-то? – рассеянно переспросил голос. – Раньше, когда-то… давно-давно, называли лесным дивом. Сейчас я им тоже быть не перестал, но не называют и вообще – не зовут. Что-то произошло, я сам захотел спать или как-то заставили, не помню.

Последние слова прозвучали с интонацией удивления, и почему-то Жене снова стало жаль – но теперь не себя.

– … спал, видел такие разные сны, что приносят из мира все, кто проходит, пролетает, проползает мимо. Люди тоже… Вот ты, например. Какая-то обиженная, сердитая. Я тебя даже не вижу – а выходить уже не хочется.

Раздался шорох. Девочка вздрогнула – из тёмного провала на неё смотрели два самых чудесных золотистых глаза, которые только могут быть на свете. Их окружало лёгкое мерцание, но тень по-прежнему надёжно скрывала того, кто прятался под выворотнем.

– Э… – голос погрустнел, а золотистые глаза мигнули. – У тебя, видать, одна обувка, зимой и летом? Другой нет? Тяжело, жарко, вон, и ногу стёрла. Семья бедная или ты у чужих кого живёшь?..

«Что?!»

Ботинки были очень дорогими. Их заказали в магазине рокерской атрибутики этой зимой. Женя выпрашивала их недели две, пока мама не сдалась. Дело было не в цене, и Женя это знала. Маме не нравилось всё чёрное, кожаное, рваное и в заклёпках – всё, что так нравилось её дочке.

– Не бедная! – моментально ощетинилась Принцесса ночи. – Мне так красиво!

– Хм… Всё-таки и не лапти с онучами. Кому-то и в кирзачах в жару удобно, я не подумал. – Рассудительно заметил голос. – Но ты сердитая. Не выйду. Извини, подожду кого-то другого.

– В смысле?

– Ой… ну да, откуда тебе знать… имя. Я на самом деле многое плохо помню. Надо вспоминать. Но имени у меня сейчас, после такого долгого сна, нет. Я с тобой первой заговорил, ты – дитя, хоть и странное, но взрослые меня не видят. Обычно не видят. – Быстро сам себя поправил голос. – Без имени как-то неправильно. Лесу тоже надо будет ко мне как-то обращаться, а лес… в полном разногласии сам с собой. Я чувствую, и это скверно.

Неожиданно где-то за спиной скрипнуло дерево – а ветра-то сильного нет. Женя поёжилась. И почему-то даже не обиделась на «странное дитя».

– Выйди. Пожалуйста. Я не буду сердиться. Я… заблудилась.

Несколько секунд длилось молчание. Наконец, голос тихонько вздохнул.

– Хорошо. И железяку свою подбери, она мне полянку портит.

Девочка нагнулась, подобрала смятую алюминиевую банку из-под газировки, торопливо сунула в карман шортов, распрямилась и…

Глаза. Те самые, золотистые. Чудесные. И не менее чудесное всё остальное. Такое, что хотелось … нет, не тискать, как котёнка, от которого зашкаливает внутренний измеритель мимимишности, как сейчас модно говорить. Даже не гладить. Просто прикоснуться, чтобы убедиться, что не исчезнет. Просто зарядиться каким-то счастьем без всякого повода. Вот оно какое, настоящее диво. Потягивающееся. С улыбающейся мордочкой. С изящными лапками. С чуткими торчащими ушками. С искрящейся перламутровой шубкой, где тона переливаются от серого, через фиолетовый и жемчужный – к небесно-синему. С пушистым хвостом…

Лис, настороженно сидящий у окаймлённого щёткой травы провала под выворотнем. Такой красивый, необыкновенный, настоящий. Сразу вылетело из головы всё – и обида на девчонок, и злость на весь мир, и даже стёртая пятка на радостях перестала саднить! А какие-то лисьи мемы из интернета – остались. Не злые. Самые забавные и запоминающиеся.

– Я знаю… – прошептала Женя, медленно протягивая руку к серебристо-синей полоске шерсти между ушей дива, – …тебя будут звать Фыр.